"Библеизм: мысли вслух…", анализ Александра Вялова, пастора церкви «Живая надежда» (Харьков, Украина)

От себя хотел бы дать формулировку, что есть библеизм:

«Бог владычествует над всем миром, Он дал нам Свое слово, Писание, которого достаточно для понимания пути спасения человека и преображения человека в образ Христа»

«Библеизм: мысли вслух…»

После прошедшей конференции продолжаю думать о ключевых ценностях, провозглашаемых нами с кафедры и в частных разговорах. Считая их важными, тем более переживаю о том, чтобы сохранить их от обесценивания и вырождения. Во время проведения «круглого стола» я уже частично высказал, что меня беспокоит сегодня, а именно:

1. Библеизм[1] может стать очередной схемой, методикой, «волшебной палочкой-выручалочкой», если он не будет страстью души. Такой страстью, какой было учение об оправдании для Лютера или учение о величии Бога для Кальвина. Я с настороженностью наблюдаю за тем, как идеи библеизма провозглашаются в качестве панацеи, способа решения всех проблем. Эта настороженность связана не с сутью провозглашаемого учения, а с тем, что, как мне кажется, я не всегда замечаю глубокое внутреннее воздействие библеизма на жизнь тех, кто его провозглашает. Более того, я замечаю у них определенную агрессию, высокомерие, заносчивость, безаппеляционность при отсутствии скромности, доброты, нежности, сочувствия, сострадательности, готовности «плакать с плачущими»  (т.е. плода Духа, Галатам 5:22-23). Считаю, что прав был один теолог, сказавший, что «право на богословствование имеет лишь тот, для кого предмет богословия является вопросом предельной нужды или, иначе, вопросом жизни и смерти». Причем – его жизни и смерти, а не жизни и смерти его оппонентов. Сегодня много людей, готовых «убивать» за истину, но много ли готовых за нее умирать?

 

1. Библеизм не должен быть проповедью о власти Бога в ущерб проповеди о Его любви. Об этом, кстати, говорил Сперджен (как отмечает Йен Мюррей в книге «Сперджен против крайнего кальвинизма»). Недостаточное внимание к Божьей любви, Его милосердию и состраданию объясняет, во-первых, повышенную агрессию у некоторых сторонников библеизма (ибо мы всегда проецируем свое понимание Бога на свои же отношения с людьми). А, во-вторых, создается впечатление, что, борясь с человекоцентризмом, подчеркиванием важности человеческих нужд, эмоций (характерным для всевозможных психологических течений) мы впадаем в другую крайность, переходя от завышенного внимания к нуждам/эмоциям к отрицанию оных в принципе. Такой библеизм может даже обладать страстностью, но это не та страсть, которая преображает ее обладателя в образ Христов, а «ревность не по рассуждению», граничащая с демагогией, правильной риторикой при явном недостатке чуткости, сопереживания, заботы. Выражаясь теологическими терминами, здесь налицо гипертрофированная ортодоксия при ущербном ортопафосе (и ортопраксисе), хотя и с ортодоксией не все благополучно, ибо учение о Божьей любви является важной ее частью…

 

1. Библеизм может стать способом развить церковный авторитаризм. Поскольку фраза «Так говорит Слово…» не встречает сопротивления по той причине, что мы верим в безошибочность и богодухновенность оного, то существует искушение применять эту фразу как рычаг для установления власти пастыря над паствой (и некоторые служители уже стали жертвами этой беды). Интерпретация Слова пастырем должна быть, во-первых, правильной и всесторонней, а во-вторых, дополненной тщательным и глубоким воплощением этого Слова в своей, пастырской, жизни. В противном случаем библеоцентризм (библеизм) станет завуалированным «пастырецентризмом», с помощью которого из церкви будут изгоняться  под видом «борьбы за истину» все задающие неудобные вопросы, имеющие свой (отличный от пастырского) взгляд на понимание Слова, стратегию развития церкви. Так действовать проще, поскольку результат (избавление от источника беспокойства) получается быстрый, но увещевать, вести диалог с несогласными – путь, хотя и долгий, но более соответствующий Слову (1 Фесс. 5:14-15)

 

 

1. Библеизм может стать камнем преткновения на пути к внутрицерковному и межцерковному единству. Поскольку истина является критерием того, с кем можно общаться/дружить, а с кем — нет, то, раз тех, кто на 100% понимает истину так же, как и я — немного, возникает соблазн схизматизма: «Только мы обладаем истиной», а об остальных можно спеть старинную песню «Лишь шакалов вой слышу я вокруг». При таком подходе игнорируется, во-первых, наши несовершенство и ограниченность, которые проявляются даже при объяснении/применении Слова, во-вторых, недооценка значимости откровений о Слове, полученных другими верующими (в нашей церкви или вне ее). Здесь не хватает исполнения Божьего замысла «… чтобы вы, укорененные и утвержденные в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что широта и долгота, и глубина и высота, и уразуметь превосходящую разумение любовь Христову, дабы вам исполниться всею полнотою Божиею» (Еф.3:18,19). Здесь не слышен и голос Августина: «В главном – единство, во второстепенном – свобода, во всем — любовь». Замечу, что один из серьезнейших реформаторов ХХ века Абрахам Кайпер в своем труде «Христианское мировоззрение. Лекции по кальвинизму» по этому поводу писал: «Кальвин в свое время признал, что в противостоянии духу из преисподней он считает католиков своими союзниками. Правоверным протестантам следует выделить в своих исповеданиях и катехизисах те доктрины религии  и морали, которые не стали предметом споров между нами и Римом, чтобы сразу понять, что общими для нас являются именно те главные положения христианской веры, которые сейчас подвергаются самым яростным нападкам со стороны современного духа» (стр. 218). Речь сегодня идет даже не о поиске «общего знаменателя» с католиками или православными верующими, а о попытке найти его в существующей поместной церкви и/или церковном союзе. Оговорюсь, что я не призываю к «бесхребетности» в вопросах доктрины и отсутствию «доктринальной фильтрации», но предлагаю задуматься о том, к чему может привести незрелого (недостаточно зрелого) христианина борьба за истину, воспринимаемая им как необходимость бороться против служителей поместной церкви, других церквей и/или союзов (когда, например, вернувшийся с очередной конференции молодой христианин начнет борьбу с «небиблейскими методами» в церкви).

 

1. Библеизм может стать декларативным, бездушным провозглашением правильных истин, приводя либо к лицемерию (говорим правильно, живем – как все), либо к отвращению слушателей от слушания истины. Почти классический вариант: «Приближаются ко Мне люди сии устами своими, сердце же их далеко отстоит от Меня, но тщетно…». Доктринерство вместо доктринальности, поза вместо позиции… Желая быть более содержательными в отношении учения и не использовать в качестве инструментов влияния на слушателей ни юмор, ни личный опыт, ни эмоции, мы оказались перед лицом уклонения в «схоластическую проповедь», лишенную жизненности из-за отсутствия эмоций и иллюстраций из реальной жизни (своей или других людей). Ни в коем случае не отрицая приоритета истины над всем остальным, хочу заметить, что религиозные чувства (ортопафос) не менее важны, чем религиозное знание (отродоксия), а потому не следует обвинять в бездуховности и человекоцентризме слушателей, испытывающих трудности с восприятием такой проповеди (а, следовательно, и с ее воплощением в опыт своей жизни). Далее, частое употребление слова «говорить» (например, «говорить Евангелие»), присущее многим библеистам, создает впечатление, что (простите за резкость) вся наша проповедь – это одни разговоры. Призывая нас «говорить истину в любви» (Еф. 4:15), Бог, фактически, утверждает, что говорить истину – значит жить истиной. Другими словами, наша проповедь, хотя и включает речевой компонент, им одним не ограничивается. Жить истиной, воплощать ее на практике – вот истинная проповедь. На деле же, смиренное и скромное «тихое житие» — редкое явление  в сегодняшнем библеистичном сообществе, что свидетельствует не только о дефиците ортопафоса, но и о недостатке ортопраксиса.

Кстати об ортодоксии. Иногда стремление быть предельно точными в своих определениях и формулировках доходит до того, что проповедь превращается из живой и увлекательной истории в скучное рассуждение о значении слов, попытки «вогнать» эти слова в заранее заготовленную, богословски-уравновешенную конструкцию. Когда Христос рассказывал притчи, мне кажется, Он метил не только в разум, но и в чувства слушателей, о чем свидетельствует неоднократно случавшийся у его аудитории взрыв возмущения, негодования, доходивший порой до желания убить неудобного проповедника. Знание систематической теологии – важная часть образования служителя. Исторически сама теология появилась как плод изучения и систематизации учений Священного Писания. Но сегодня происходит своеобразный «обратный дрейф»: мы начинаем проповедовать Писание, втискивая его в теологические концепции. Порой это происходит творчески и оправданно, когда теологический принцип убедительно и честно выводится из читаемого текста (в этом случае проповедник заслуживает самой высокой похвалы), но случается и такое, что тексту навязывается теологическая интерпретация[2], от чего у слушателей происходит конфуз (жаль, что он не происходит у проповедника, совершающего такое)…

Справедливости ради стоит отметить, что элементы ортопафоса и ортопраксиса присутствуют в учении библеистов, но в несколько своеобразной форме.

Ортопафос обычно выражается словами «сокрушаться» (о грехах, перед Богом) и «восторгаться» (Христом, Евангелием), которые, по сути, исполнены глубокого смыслового содержания. Тем не менее, как выразился один христианский поэт[3], «от слов о любви и вечности с ваших уст веет сладостной дремой». Сокрушение проповедника, к сожалению, не всегда ощущается слушателями, поскольку личные подробности этого опыта не озвучиваются то ли из-за опасения человекоцентризма (эмоционализма), то ли (и это — наихудший из возможных вариантов) из-за отсутствия в действительности такого сокрушения. Аналогично обстоят дела с «восторженностью», к которой (как и к «сокрушенности») призывают с кафедры, но которой почему-то не видно достаточно в самих проповедниках. Дело в том, что говорить о восторженности и быть восторженным (равно как и сокрушенным) – не одно и то же. Мало рассказать о том, как надо сокрушаться и восхищаться, надо показать это слушателям хотя бы на примере своей жизни. Сильная проповедь – это представление слушателям Христа таким образом, чтобы они (даже без специальных к тому призывов) могли ясно увидеть Его славу, а затем испытать и сокрушение, и восхищение…

Что же до ортопраксиса, он сводится, в основном, к делам «сугубо духовным» — чтению Библии, молитве, самоисследованию. Считая их действительно важными и необходимыми, замечу, что они не есть самоцель, но средство – привести нас к большей любви к Богу и к ближнему. Последняя, кстати, имеет массу выражений, включая дела милосердия, заботу о больных, нуждающихся, сиротах. И вот этой стороны ортопраксиса по моему мнению недостает в библеистичных церквах. Мы оставляем кормление голодных людям наподобие матери Терезы или протестантам харизматической ориентации, оставаясь непоколебимыми в ортодоксально непогрешимом бездействии…

 

1. Библеизм может стать проповедью односторонней истины, подчеркивающей более нашу ответственность перед Богом и друг другом, чем положение, дарованное нам во Христе.  Лично у меня проблемы в духовной жизни чаще обусловлены не отсутствием знания о правильной жизни, а нехваткой вдохновения для того, чтобы ею жить. Нисколько не преуменьшая значимость личной ответственности (которая может быть осознана и реализована исключительно в результате действия опять-таки Божьей благодати) нельзя забывать, что по природе своей христианская жизнь сверхъестественна: ее сила, ее непреодолимая красота – дар Божий. Конечно, точки соприкосновения нашей ответственности и Божьей суверенной благодати – тайна, для нас непостижимая. Однако же, недосказанность в вопросе Божьего благодатного дара, силы, вдохновения, радости, совершившейся победы над грехом и смертью приводит к духовной скованности, слабости, страха и неуверенности.

 

1. Библеизм может стать причиной самоправедности, гордыни, удаляющей человека от Бога. Одна из отличительных сторон библеизма – страсть критиковать все «небиблейское» и всех «небиблейских». В таком случае, критика кажется целиком оправданной, т.к. истина – у нас. С почти мессианским рвением мы готовы «поставить на место» всех либералов, психологов, еретиков… Однако, грань между смиренной уверенностью и агрессивной самоуверенностью – тонкая. Обладание истиной в последней инстанции – и преимущество, и искушение. Об этом беспокоится Павел, замечая, что «знание надмевает, а любовь назидает» (1 Кор. 8:1). Вовсе не противопоставляя знание любви, апостол подчеркивает, что только знание, питаемое и сопровождаемое любовью является подлинно ценным и влиятельным.  Более того, он добавляет: «если имею [дар] пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что [могу] и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто» (1Кор.13:2). Христос об этом же говорил своим ученикам: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, [так] и вы да любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Иоан.13:34,35). Любовь же возникает только в смиренной душе, которая отворачивается от себя, своих выгод и прав ради Бога и ближнего. И потому гордость (в том числе «теологическая гордость») является препятствием на пути истинного Богопознания и Богопочитания.

Наконец, еще раз хочу отметить, что ни в коем случае мне не хотелось затронуть своими замечаниями все то ценное, что есть в подлинном библеизме. И если где-то так вышло – простите. Надеюсь, что наш совместный поиск многогранной Божьей истины поможет нам лучше воплотить Слово Божье и в своей жизни, и в жизни наших общин

 

С уважением, ваш во Христе – Вялов Александр

 

---