Если вы сядете и в течение часа будете читать Евангелие от Марка, у вас сложится определенный образ Иисуса, имеющий, по крайней мере, четыре отличительные черты.
1. Иисус — человек действия: всегда в движении, стремительно изменяющий положение вещей, т.е., творящий чудеса; призывающий и обучающий учеников; обнажающий заблуждения, маскировавшиеся под истину; обличающий безбожие, притворявшееся благочестием; и, наконец, прямо идущий навстречу предательству на осуждение и распятие. Эта пугающая последовательность наталкивает читателя на мысль, что все события с самого начала были в Его собственных руках.
2. Далее вы увидите человека, который знал, что он — Бог (Сын Божий), исполняющий роль Мессии (Сына Человеческого). Марк показывает, что чем больше Иисус раскрывал Себя перед учениками, тем более загадочным Он им казался. Чем ближе они к Нему подходили, тем меньше Его понимали. Парадоксально, но тем не менее абсолютно верно, ибо по мере того как их взаимоотношения с Ним углублялись, они приближались к Его собственному пониманию Себя как Бога и Спасителя, и подобного их разум вместить не мог.
3. Вы увидите Того, Чья роль Мессии состояла в Его насильственной смерти; Того, Кто сознательно и целеустремленно готовился к этой смерти задолго до того, как мысль о страдающем Мессии пришла в голову его ученикам. Уже после того, как в Кесарии Филиппийской Петр признал Его Христом, Иисус по крайней мере четыре раза предсказывал, что будет убит и воскреснет, но ученики так и не поняли смысла Его слов (8:31, ср. ст. 34-35; 9:9; 9:31; 10-33-34). Кроме того, Он говорил о Своей смерти как о чем-то неизбежном (12:8; 14:18-20), предсказанном в Писании (14:21,49), как о чем-то, что многим поможет создать совершенно новые взаимоотношения с Богом. «Сын Человеческий… пришел,.. чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (10:45). «Сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая» (14:24).
4. И наконец, вы увидите Того, для Которого такая смерть была страшным испытанием. В Гефсимании Он «начал ужасаться и тосковать. И сказал им: душа Моя скорбит смертельно» (14:33-34). Его молитва (во время которой Он «пал на землю», а не только стоял или преклонил колени) показывает Его внутреннюю скорбь и отчаяние перед тем, что Его ожидало. Мы никогда не узнаем, насколько сильным было искушение сказать «Аминь» после слов «пронеси чашу сию мимо Меня», вместо того чтобы продолжать: «Но не чего Я хочу, а чего Ты» (14:36). Уже на кресте Иисус обнажил Свою внутреннюю тьму, соответствующую тьме внешней, отчаянным, одиноким криком: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты меня оставил?» (15:34).
Как объяснить веру Иисуса в необходимость Своей смерти?
Как относиться к тому факту, что во время Своего служения, как свидетельствуют все четыре Евангелия, Иисус всегда твердо знал, что будет убит?
И как объяснить, что мученики, подобные Стефану, умирали с радостью и даже языческий философ Сократ без дрожи выпил свой яд и умер, а Иисус, непорочный слуга Божий, до этого ни разу не проявивший ни малейшего страха ни перед человеком, ни перед лишениями, ни перед болью, в Гефсимании вдруг задрожал от страха, а на кресте издал вопль отчаяния?
Те, кому смерть Иисуса кажется только трагическим происшествием, подобным смерти любого другого хорошего, незаслуженно обвиненного человека, ничего в этих фактах не увидят. Единственное, что они могут предположить, так это то, что в Иисусе жил некий мрачный страх, иногда Его подводивший — сначала он вызвал в Нем нечто вроде желания смерти, а затем наполнил Его ужасом и отчаянием, когда смерть приблизилась. Но, поскольку Иисус воскрес из мертвых и в силе Своей новой жизни все еще учил Своих последователей тому, что смерть Его была необходима (Лк.24:26-27), это, так называемое, объяснение оказывается настолько же бессмысленным, насколько ущербным оно было с самого начала. Однако те, кто отрицает истину искупления, не могут предложить ничего лучшего.
Но если сопоставить эти факты с апостольским учением об умилостивлении, все немедленно становится на свои места. «Разве не логично будет заключить, — спрашивает Джеймс Денни, — что эти чувства смертельного страха и одиночества составляют одно целое с тем фактом, что Своей смертью и мучениями в Гефсиманском саду, принимая смерть как чашу, которую дал Ему Отец, Иисус принимал на Себя бремя грехов всего мира, тем самым соглашаясь, чтобы Его причислили к нечестивым?». Если бы этот вопрос задали Павлу или Иоанну, можно смело предположить, как бы они на него ответили. Иисус дрожал и тосковал в Гефсиманском саду именно потому, что Ему предстояло соделаться грехом и понести на Себе Божье наказание за грех; и на кресте Он объявил Себя покинутым, потому что в тот момент Он уже нес на Себе это наказание. Направляющей силой жизни Иисуса было Его стремление «быть послушным даже до смерти, и смерти крестной» (Флп.2:8); ужас Его смерти ни с чем не сравним, ибо на Голгофе Он вкусил причитавшийся нам Божий гнев, став умилостивлением за наши грехи. За многие столетия до этих событий Исаия четко об этом сказал: «Мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом;.. наказание мира нашего было на Нем;.. Господь возложил на Него грехи всех нас;.. за преступления народа моего претерпел казнь;.. Господу угодно было поразить Его;.. душа Его принесет жертву умилостивления…» (Ис.53:4-10)
О мой Христос! Тяжелый крест
Ты на Себя взвалил,
Ты стал грехом за всех людей
И кровь за них пролил.
Свершилось! Стал свободен я!
Искуплена вина моя!
Святой Отец Свой лик сокрыл
От Сына Своего,
Когда Его покрыла тьма
Позора моего.
А ныне засияла вновь
Нам в Сыне Божия любовь.
То, что мы рассмотрели очень важно для понимания основных христианских истин.
